«вырастали-то мы в китае…»

Интервью с О.И. Ильиной-Лаиль

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда», писал Киплинг. Как оказалось – он ошибался. Восток и Запад все-таки сошлись. Сошлись они в судьбе Ольги Ильиной-Лаиль, которая, хотя и родилась в России в семье потомственных дворян Симбирской губернии, но вскоре после революции вместе с родителями была вынуждена эмигрировать в Харбин, самый крупный «русский» город Китая той поры. Затем последовали Пекин, Шанхай, Индокитай, Лондон, Париж… Именно в Париже мне довелось наконец-то встретиться с этой удивительной и, несмотря на годы, очень красивой женщиной, автором биографических книг «Восточная нить» и «Восток и Запад в моей судьбе» опубликованных в Санкт-Петербурге и Москве в 2003 и 2007 годах. К моменту нашей встречи, которая состоялась 29 сентября 2008 года, мы с Ольгой Иосифовной были знакомы заочно и, вот уже несколько лет, как вели переписку. Попав в ее гостеприимный дом, я сразу забыл о том, где нахожусь. На стенах – русский пейзаж Ореста Верейского с дарственной надписью художника, работы друга Ольги Оскара Рабина, семейное фото четы Солженицыных с трогательной надписью на обороте сделанной рукой супруги писателя Натальи Дмитриевны, старинные иконы, а также книги, книги, книги. Лишь тихо текущая за окном Сена и ярко подсвеченная Эйфелева башня напоминали о том, какими причудливыми могут быть судьбы русских людей раскиданных по миру жестокой прихотью ХХ века...

М. В. Дроздов: Вы сестра известной писательницы и журналиста Натальи Иосифовны Ильиной, много лет прожившей в Китае, бывшей автором самой, пожалуй, знаменитой местной эмигрантской газеты «Шанхайская заря», человека, связанного узами дружбы с такими людьми, как Александр Вертинский и Олег Лундстрем. Но вот ваши с сестрой судьбы сложились совершенно по разному. Юность вы с ней провели в Китае, но Наталья вернулась в Советский Союз, а вы вышли замуж за француза, и уехали в Европу. Как Вы считаете, совершила ли Наталья ошибку? Пожалела ли она, хотя бы раз, что вернулась в СССР? Правильно ли поступили вы, уехав во Францию?

О. И. Ильина-Лаиль: Можно сказать, что у меня не было выбора. Из Шанхая я поехала в Индокитай, поскольку мой крестный отец господин Масснэ меня пригласил туда. Когда я была еще девочкой, он приезжал из Франции в Харбин, и у него была давняя симпатия ко мне. Он не раз говорил, что хочет что-то сделать для этой маленькой Ольги. Наташа была всегда очень способная, а я была такая скромная и немножко забитая... (Смеется).

М. Д.: Непохоже.

О. И-Л.: Непохоже, потому что я переменилась. Именно это и переменило всю мою жизнь. Это меня даже спасло, спасло от Советской России. Я жила в Пекине со своей приятельницей Женей Пикок, а уже оттуда попала в Шанхай, поскольку моя мама и сестра жили там. И вот в Шанхае мы получили письмо из Индокитая от месье Масснэ. Индокитай был французской колонией, и он пригласил меня поехать туда. Это переменило всю мою жизнь, это была судьба, которая не оставила мне выбора.

М. Д.: Наташу тоже вела судьба?

О. И-Л.: Да. У Наташи не было такого шанса. Или оставаться в Шанхае...

М. Д.: Из которого все бежали.

О. И-Л.: Либо нужно было ехать в Америку. Но для этого в Америке нужно было иметь кого-то, кто бы вас пригласил. К тому же Наташа была энтузиасткой. Она видела что войну выиграл Советский Союз, выиграли русские. Вдруг она себя почувствовала страшной националисткой. Вы знаете, в молодости бывают такие периоды. Жалела ли она потом? Думаю, не жалела. Это как пойти в монастырь, из которого выхода нет. Поначалу, я думаю, ей было трудно, но её жизнь повернулась так, что произошло то, о чём она мечтала, она стала писательницей. К тому же тот факт, что я жила во Франции давал ей возможность общаться с иностранцами, благодаря нам у нее все-таки была открыта дверь на Запад.

М. Д.: А когда она впервые приехала к вам?

О. И-Л.: Где-то в 60-х годах, я уже точно не помню. Одно время ее не выпускали. Она, если я не ошибаюсь, встала на защиту притесняемой в те годы Лидии Чуковской. Поэтому власти не давали ей выездной визы. Но потом она приезжала ко мне почти каждый год.
Одно время мы с мужем жили в Лондоне. Наташа приезжала в Лондон. Она очень любила этот город. Поскольку Наташа раньше жила в Шанхае и в Харбине, ее второй язык был английский. Она любила читать Диккенса, книги других английских писателей. Поэтому когда она приезжала в Лондон, ей очень хотелось побывать в местах, где жил Диккенс.

М. Д.: Наталья общалась со многими интересными людьми. Она была близко знакома с Анной Андреевной Ахматовой, с Корнеем Чуковским, многими другими литераторами, художниками, артистами.

О. И-Л.: Было очень трогательно, когда в каждый мой приезд в Россию, Наташа везла меня знакомить с разными знаменитостями. Так, мне довелось побывать в Комарово у Ахматовой, которая подписала мне свою книгу.

М. Д.: Она у Вас сохранилась? Вы мне ее покажете?

О. И-Л.: Конечно, покажу. Наташа возила меня и к Чуковскому. В опубликованных дневниках Корнея Ивановича есть запись об этой встрече.

М. Д.: Если Наталья была знакома со многими известными людьми в России, то вы, насколько я знаю, были знакомы со многими известными людьми из здешней эмиграции. С кем вы дружили, с кем более или менее тесно общались?

О. И-Л.: Одно время я дружила с Галиной Вишневской. Когда они с Ростроповичем оказались на Западе, у Галины еще не было друзей. Я возила ее на машине, мы часто куда-нибудь вместе ходили, ели устрицы в маленьких уличных ресторанах. Когда у нас гостила Наташа, я всегда приглашала Галину.

М. Д.: А с кем из представителей русской эмиграции в Шанхае вы были знакомы? Насколько мне известно, вы дружите с Лариссой Андерсен.

О. И-Л.: С Лариссой Андерсен я была практически незнакома, так как Ларисса старше меня. Она была известным человеком, а я была никто. Наташа ее знала, хотя и не близко. Так что с Лариссой я познакомилась и подружилась только во Франции. Много лет Ларисса со своим мужем–французом жила на Таити, мы тоже жили в разных странах и вот, как-то случайно, попали вместе в Париж. Об этой встрече я подробно написала в своей книге.

М. Д.: Знакомы ли Вы с ее творчеством? Нравятся ли Вам ее стихи?

О. И-Л.: Я очень люблю её стихи. Ларисса посвятила очень красивые стихи Наташе, хотя, справедливости ради следует признать, что Ларисса поначалу плохо была расположена к Наташе из-за ее романа «Возращение».

М. Д.: Вообще, многие в русской эмиграции его в штыки восприняли.

О. И-Л.: Наташа попала в Советскую Россию. Ей надо было писать, а чтобы писать и печататься, нужно было попасть в Союз Писателей, а для этого надо было показать, как говорится «белую лапочку». Этот роман дал ей возможность быть там. Конечно, я тоже не любила эту книгу, сама Наташа её не любила и не хотела говорить на эту тему. В оправдание Наташи следует сказать, что все, что она делала, она делала искренне. В те годы она верила в Сталина, верила в коммунизм. И такой была не она одна.

М. Д.: А были ли вы знакомы с другими представителями китайской волны эмиграции, с тем же Олегом Лундстремом или Валерием Перелешиным?

О. И-Л.: Нет, я никого не знала кроме Валерия Янковского. Я была очень молода, к тому же, для своих лет, была довольно отсталым ребенком. (Смеется). Наташа была более яркая, активная, а я сидела дома и ничего не делала.

М. Д.: Судя по вашим фотографиям, вы были очень даже симпатичной.

О. И-Л.: Но я была скромная, а Наташа была заводной. Только потом, когда я приехала в Шанхай, и, особенно в Индокитай, когда все стали ухаживать за мной, тогда я только поняла, что хороша собой. Такая вот сказка о Золушке.

М. Д.: Приехав сюда, в Париж, у меня возникло ощущение, что здешняя русская эмиграция не очень однородна. С кем вы себя ассоциируете?

О. И-Л.: Я к этой русской эмиграции никакого отношения не имею. Я приехала из Индокитая и была замужем за французским морским офицером. Местных русских я совсем не знала. Мой круг общения был в основном французский. Мы жили в гостинице, которая была реквизирована французским морским министерством для офицеров и их жен. Я начала ходить в Сорбонну и слушать курсы лекций о французской цивилизации, по истории и искусству. А первой моей русской знакомой стала дочка писателя Бориса Зайцева Наташа, по мужу Соллогуб.

М. Д.: Вы влились больше во французскую жизнь?

О. И-Л.: По нужде. Мой муж — офицер. Надо было поддерживать отношения с женами других офицеров, ходить на какие-то коктейли…

М. Д.: Живя в такой французской среде, следили ли вы за тем, что происходит в России?

О. И-Л.: Конечно, в основном, по газетам. К тому же моя сестра и мать были там.

М. Д.: А скажем за русской культурой, литературой?

О. И-Л.: О, за этим я всегда следила.

М. Д.: А можете назвать каких-то любимых русских авторов: писателей, поэтов, чьё творчество вам близко?

О. И-Л: Я больше люблю, конечно, старых: Дон Аминадо, Аверченко, Тэффи…
Кстати, я один раз была у Тэффи, здесь в Париже. Это произошло по наивности. Наташа только что в Шанхае издала свою книгу. Я, как девушка из провинции, просто пришла к ней, позвонила в дверь и сказала: — Здравствуйте, я хочу видеть Надежду Тэффи. Меня пропустили, она очень мило меня встретила. Это было, конечно, очень невежливо, что я так запросто пришла. Но она была мила со мной, я ей отдала книгу моей сестры, а она посетовала, что Наташа эту книгу ей не подписала. Как раз в те дни мы искали квартиру, и на другой день Тэффи позвонила мне, сказать, что кто-то из ее друзей продает квартиру. Это свидетельствовало о её хорошем ко мне отношении. Но у нас тогда не было денег. Начало нашей жизни во Франции было трудное.

М. Д.: А из более близких к нашему времени писателей?

О. И-Л.: Солоухин. Он часто приходил к сестре, и мы у него тоже обедали. Он был такой настоящий русский. Любил вкусно поесть. У него была замечательная коллекция икон. Я люблю многие его произведения. Его нередко обвиняли, что он такой русский националист, не любит евреев, но нельзя всем угодить.

М. Д.: Встречаясь с разными людьми, которые некоторое время жили в Китае, я замечаю, что они, даже спустя полвека не могут забыть эту страну, хотят туда вернуться. А как вы относитесь к Китаю?

О. И-Л.: Я больше всего любила Пекин, хотя и прожила там только три года, тогда как в Харбине 16 или 17 лет. В Харбине я закончила школу. Жила в Шанхае. Но Пекин… Той красоты, которой славился Пекин, сейчас больше нет. Я ездила туда несколько лет тому назад. Все не то. Нет старой городской стены, нет нашего хутуна. Дети любят те места, где они были счастливы. Но счастливы в Харбине мы не были. У нас детство было трудное. Трудное не из-за того, что мало было денег, а из-за того, что родители между собой не ладили.

М. Д.: Большое вам спасибо за беседу. Я специально старался не задавать вам вопросы, на которые читатели смогут найти ответ в ваших книгах, в которых вы достаточно подробно рассказали о своей судьбе, о своих перемещениях по миру с Востока на Запад. А вам я желаю здоровья, и очень надеюсь, что у нас еще будет шанс увидеться. Кто знает, быть может, эта следующая встреча состоится в Китае?

Париж-Шанхай

ЭМИГРАНТСКАЯ БЕРЕЗКА

Ларисса АНДЕРСЕН
Посвящается Наталье Ильиной

Эмигрантский стишок читаешь –
Всё березки – куда не глянь!
Вырастали-то мы в Китае,
Про бамбук бы, про гаолян…
Про неистовые закаты
Над песками у той реки,
Где готовились жить когда-то
Мы, маньчжурские земляки.
Там – и радости, и печали
Напитали росток души!
Ведь березы Москвы едва ли
По-особому хороши.
И в Китае росли березы,
И багульник по сопкам рос,
Но у русских упорно грезы –
О российской красе берез…
Наша родина – не на карте
Наша родина – не земля.
Не багульник на окнах в марте,
Не березы, не тополя.
Наша родина – это сказки,
Это – песни, что пела мать,
Это – книжки, картинки, краски,
Что успела душа впитать.
Это – грусть о каком-то доме,
Что остался среди берёз,
Где «всё было»… наверно, кроме
Этих маминых частых слез.
Это – свет голубой лампадки,
Чуть мерцающей из угла…
Это – карточка той лошадки,
Что еще до меня жила!
Это – память! Не только наша –
Память матери и отца.
Это – клад, круговая чаша,
Не испитая до конца.
И, быть может, слова поэта,
Залетевшие в память где-то,
Долго тлевшие в глубине,
Вдруг зажглись… И березка эта
Их лепечет по-русски мне.

>div>